«Скажи ей, что я борюсь за свою религию и делаю это только ради Бога, а не ради близости к кому бы то ни было», — говорил великий имам Абу-Ханифа. Знаменитый мыслитель ислама не выступал против власти, не был анархистом или революционером, однако от властей предержащих ученый всегда предпочитал держаться на расстоянии. Известный мусульманский и общественный деятель Рустам Батыр объясняет, почему такое поведение — это образец для подражания.

«ПОВЕЛИТЕЛИ УВАЖАЛИ ЕГО»

Великий имам Абу-Ханифа — нравственный идеал, на который татары ориентировались множество столетий в рамках своей религиозной традиции. Идеалом он был не в том смысле, что являлся безгрешным и никогда не ошибался, а в том, что высокая планка нравственности, которую мыслитель смог поднять в своей жизни, для многих его последователей так и осталась недосягаемой. Прежде всего это видно в контексте взаимоотношений ученого с властью — пожалуй, самому суровому испытанию для любого мыслителя. Сегодня пример Абу-Ханифы ни в коей мере не утратил своей актуальности, ибо служит молчаливым укором многим нашим духовным иерархам, причем разных конфессий, которые вместо истинного служения людям грезят, порой, совсем другим — как бы понежиться у чиновников за пазухой и вкусить с их руки кусок пожирнее. Сказанное не означает, что великий мыслитель ислама выступал против власти. Нет, он не был анархистом, революционером или неустанным борцом с режимом. Однако от властей предержащих ученый всегда предпочитал держаться на расстоянии. Губернатор Куфы однажды спросил имама, почему тот сторонится его. «Ломоть хлеба, чаша воды и рваная одежда в спокойствии лучше роскошной жизни, после которой наступит сожаление», — ответил он. Вместе с тем Абу-Ханифа не был маргиналом. «Повелители уважали его», — говорится в источниках.  «Нам бы хотелось, чтобы вы чаще навещали нас», — сказал как-то наместник Куфы ученому. «И что же я буду делать при вас, — ответил Абу-Ханифа. — Приблизив к себе, вы совратите меня, отдалив же — опозорите». А один из современников ученого так обрисовал отношения имама с властью: «Он шел рядом с сильными мира сего, но не боролся за его могущество».

«СКАЖИ ЕЙ, ЧТО Я БОРЮСЬ ЗА СВОЮ РЕЛИГИЮ И ДЕЛАЮ ЭТО ТОЛЬКО РАДИ БОГА»

Независимость ученого зиждилась на том, что Абу-Ханифа зарабатывал себе на жизнь собственным трудом и потому был избавлен от необходимости вешаться на шею власти в поисках пропитания. Ученый всю жизнь торговал шелком. По некоторым сведениям, он также владел производственным пошивочным цехом. Согласно биографам имама, первую половину дня он проводил на рынке, а вторую — в мечети, где вел занятия со студентами и отвечал на вопросы простых людей. По мере роста его популярности в народе Абу-Ханифа все чаще перепоручал торговые дела компаньонам, ибо желающих получить консультацию у ученого было настолько много, что половины дня уже не хватало. При этом имам принципиально отказывался брать деньги за преподавательскую деятельность и свои религиозно-правовые консультации. «Абу-Ханифа ни от кого не брал платы и подарков», — говорится об этом в источниках. Более того, «тех, кто был беден, Абу-Ханифа обогащал и поддерживал деньгами его и его семью, дабы тот мог учиться». Именно благодаря такой поддержке смогли получить образование Абу-Юсуф, происходивший из бедной семьи, ставший «судьей трех халифов» и первым верховным судьей в истории ислама, аль-Хасан ибн Зияд, единственный брат у нуждающихся в его содействии сестрах, один из ведущих разработчиков ханафитского толка, и многие другие. Ученый поддерживал своих учеников, понимая, что при заботе о заработке хлеба насущного они не смогут всецело посвятить себя науке. Не брал ученый никакой платы и подарков и от правителей. «Почему ты не принимаешь мои подарки?» — спросил однажды халиф Мансур Абу-Ханифу. «Я никогда не отказывался, — ответил Абу-Ханифа, — ни от чего, чем награждал меня повелитель правоверных из своего имущества. Если бы он наградил меня этим, то я принял бы. Но повелитель правоверных награждает меня из общей казны мусульман, а на нее я не имею права. Я не воин, который сражается за них, чтобы брать то, что берут воины. Я не их родитель, чтобы брать то, что берут родители. Я не из бедных, чтобы брать то, что берут бедняки». В другой истории рассказывается, как ученый был приглашен ко двору по поводу ссоры халифа Мансура и его супруги. Халиф много предавался любовным утехам со своими наложницами и мало уделял внимания законной жене, требовавшей от него справедливости. В высочайшей семье разгорелся спор, разрешить который и позвали Абу-Ханифу. Ученый был вынужден подтвердить, что по исламу мужчина действительно имеет право обзавестись четырьмя женами. Более того, он имеет право завести себе и неограниченное число наложниц, то есть женщин, которые находятся в собственности человека и с которыми, по исламским законам, можно заниматься сексом без никаха. На какое-то мгновение присутствующим показалось, что правда на стороне халифа. Однако ученый продолжил: «Но Бог позволил это лишь людям справедливым, кто же несправедлив или же боится, что будет несправедлив, тому надлежит не превышать одной, ибо сказано Всевышним: „А коль боитесь, что будете несправедливы, то — одна!“ (4:3)». Халиф, гласят историки, был смущен и не нашелся, чем ответить. Когда Абу-Ханифа достиг своего жилища, посланец супруги халифа в знак ее благодарности доставил ученому денег, одежд, наложницу и дорогого египетского осла (читай: Bugatti Veyron). Однако имам не принял подарки. «Передай ей мои приветствия, — сказал он посыльному, — и скажи ей, что я борюсь за свою религию и делаю это только ради Бога, а не ради близости к кому бы то ни было».

«ТВОЯ СВИТА НУЖДАЕТСЯ В ТОМ, КТО БУДЕТ УБЛАЖАТЬ ИХ ПЕРЕД ТОБОЙ. Я НЕ ПРИГОДЕН ДЛЯ ЭТОГО»

Авторитет ученого и его независимость, естественно, выбешивали придворную челядь, которая была лишена такой привилегии, как внутренняя свобода. Особенно он раздражал официального казыя Куфы Ибн-Абу-Ляйлю. Ведь многие люди отказывались решать свои тяжбы у него, а шли за третейским судом только к Абу-Ханифе, хотя тот и не занимал никаких  официальных должностей. В этой связи ненавистники ученого частенько пытались спровоцировать его на какое-нибудь нелояльное высказывание с тем, чтобы обернуть затем слова против имама. Однако у них это никогда не получалось. «Повелитель подозвал одного из нас и повелел рубить человеку шею. Можно ли рубить ему шею, не зная, за что?» — спросил как-то Абу-аль-Аббас ат-Тусы, крупный аббасидский военноначальник. «Абу-аль-Аббас! Повелитель правоверных приказывает истину или ложь?» — парировал Абу-Ханифа. «Истину», — был вынужден ответить интриган. «Следуй истине, какой бы она ни была, и не спрашивай о ней!» — не дал подловить себя ученый. Впрочем, не стоит полагать, что независимость ученому давалась легко. Нет. За отказ пойти на государственную службу и при омейядах, и при аббасидах ученого подвергали телесному бичеванию и заточали в темницу. «Если бы он пожелал, — говорил имам в ответ на предложение омейядского губернатора Куфы Ибн-Хубайры стать судьей, — чтобы я пересчитал ему врата центральной мечети, то я бы не согласился. А как он может желать, предписывая кровь человеку, рубить ему шею и чтобы я ставил под сим печать! Клянусь Богом, я никогда не сделаю этого!» В ответ наместник пригрозил ученому наказанием. Однако Абу-Ханифа был непреклонен: «Бичевание в этой жизни легче для меня, чем железные дубины в жизни иной! Ей-богу, я никогда не буду делать [того, что он просит], даже если он убьет меня!» Когда подобные слова передали Ибн-Хубайре, он пригрозил ему смертью. «Так это будет лишь одна смерть!» — отреагировал Абу-Ханифа. Ученого наказали телесным бичеванием. Но он держался не как осужденный: «Подумай о своем положении перед Богом, — бросил имам своему мучителю, — оно будет более унизительным, чем мое перед тобой! Ты не сломаешь меня, ибо я говорю: нет божества, кроме Бога! А Бог спросит с тебя обо мне и не примет от тебя никакого ответа, разве что истинного!» В конечном итоге, так ничего и не добившись, Ибн-Хубайра был вынужден отпустить ученого. Абу-Ханифа не стал больше испытывать судьбу и уехал в Мекку, где прожил целых шесть лет вплоть до низвержения омейядской династии, то есть, по сути, провел большой кусок своей жизни фактически в изгнании. Преследования мыслителя продолжились и при аббасидах. Сначала ученому запретили вести свои занятия. А затем за отказ принять пост судьи халиф Мансур заточил Абу-Ханифу в темницу. Через некоторое время глава государства вызволил его из тюрьмы и повторно сделал свое предложение, однако Абу-Ханифа и на сей раз отказался и снова был лишен свободы. «Побойся Бога! — говорил имам халифу. — И доверяй лишь тем, кто страшится Его. Ей-богу! Даже когда ты доволен, я не чувствую себя в безопасности. Как же я буду чувствовать себя в безопасности, когда ты будешь в гневе? Если мое решение будет принято против тебя и ты пригрозишь утопить меня в Евфрате, если я не изменю решения, то я предпочту быть утопленным! К тому же твоя свита нуждается в том, кто будет ублажать их перед тобой. Я не пригоден для этого». «Лжешь, пригоден!» — вскричал халиф. «Вот ты и сам постановил за меня. Как же ты можешь назначать и доверять судье, когда он — лжец?!» — парировал мыслитель. Абу-Ханифу вновь высекли, несмотря на его почтенный возраст, а в конечном итоге, как сообщают средневековые источники, отравили прямо в темнице. Таковы лишь в общих чертах некоторые страницы из истории отношения Абу-Ханифы и властей предержащих. Величайший предстоятель, как принято называть Абу-Ханифу в мусульманской традиции, был, безо всякого преувеличения, масштабной личностью в истории исламского мира. Он не был противником власти, но всегда оставался поборником истины. В этом состоял его главный «грех» и в этом кроятся причины его нынешнего забвения, ведь, по сути, сегодня он превращен лишь в безмолвную «икону», которую все почитают, но уже и не помнят, за что.

 IslamNews